|
- - - -
Беларусь между Россией и Польшей
Тема польско-российских отношений – давняя и достаточно болезненная для обеих наций (особенно их интеллигенций и политических элит). Она была бы внутренним делом двух стран, если бы в геополитическом промежутке между ними не находились Украина и Беларусь.
Мы можем наблюдать феномен врастания становящегося белорусского (а также украинского) национального самосознания в уже когда-то занятое и давно совершенно по-иному интерпретированное интеллектуальное пространство. И это не всегда вызывает у соседей-конкурентов чувство восхищения. Как отмечает, например, российский историк Алексей Миллер при анализе российско-украинских отношений:
«Мой главный тезис заключается в том, что на момент начала XIX в. эта восточнославянская общность со всеми внутренними перегородками обладала такой структурой, такой степенью неопределенности идентичностей и возможностей развития, что мы можем говорить о существовании, соревновании самых разных проектов национального строительства. У каждого проекта были шансы на успех. Соответственно возникает вопрос, почему один проект выиграл, а другой проиграл, в какой степени мы можем говорить о завершенности этого соревнования… При таком подходе история формирования украинской нации, история украинского национализма, украинского национального движения становится, в определенном смысле, совершенно неотъемлемой частью русской истории, истории формирования русской нации».
Типологически этот подход можно, во-первых, без труда перемонтировать на белорусский вектор, а во-вторых, существенно расширить временные рамки такой незавершенности, начав, например, с позднего средневековья.
Обратимся вновь к цитате А. Миллера:
«Русский образ национальной территории или «идеального Отечества» сформировался в остром конфликте с аналогичной польской концепцией. Для поляков «идеальной Родиной», то есть какой она должна быть «по справедливости», была Речь Посполитая в границах 1772 года. Таким образом, польский образ «идеального Отечества» включал заметную часть территории с преобладанием восточнославянского населения (современная Белоруссия и часть современной Украины), которые русское общественное сознание считало «исконно русскими». Именно это взаимное наложение «идеальных Отечеств» и делало польско-русский конфликт непримиримым, а концепция большой русской нации, объединяющей Великую, Малую, Белую и Червонную Русь и уходящей корнями в Русь Киевскую, была главным идеологическим основанием для русской позиции в этом конфликте».
Политический и идеологический процесс в этом регионе всегда дополнялся еще одним, на этот раз метагеографическим моментом, то есть особенностями восприятия земель и народов, лежащих на Запад от великорусского центра. Примерно со времен царствования Ивана III (1440 – 1505) в Москва-центрированном восприятии когнитивная карта Восточной Европы причудливым образом начала искривляться, исконные этнические топонимы смешиваться. В результате этого процесса к моменту присоединения земель Речи Посполитой к Российской империи к категории «поляков» относились не только этнические поляки, но и весомые фрагменты формирующихся в эту эпоху праидентичностей современных белорусов, украинцев, литовцев. Такой генерализированный образ «поляка» в российском сознании всегда подвергался определённой мифологизации, так до конца не преодоленной и к настоящему времени.
Образ российского «Ближнего Запада» сложился достаточно давно, утратил пластичность, однако сохраняет свою удивительную живучесть, мимикрируя практически под все формы современного российского дискурса. При этом, принимая, в зависимости от обстоятельств, консервативный или либеральный образ, мечты, желания и конкретные действия по созданию «большой русской нации» (возникшие во времена позднего средневековья) так и не потеряли до сих пор в России свою актуальность.
Не менее неоднозначна та ментальная карта, которую предлагает для восприятия Беларуси Польша. Позиция польской общественной мысли в отношении к землям на восточных границах обычно характеризовалась внутренней борьбой между «унитаристским» и «федералистским» подходами.
Так, во время Версальских мирных переговоров по окончании I Мировой войны (т.е. в тот исторический момент, когда Польша вновь возникла на карте мира как самостоятельное государство) польская внешнеполитическая стратегия оказалась на перепутье. Глава польской делегации Роман Дмовски, лидер национально-демократического движения, отдавал предпочтение унитаристскому подходу, инкорпорации белорусских земель в границах 1772 года в состав неделимой Второй Речи Посполитой. Его подход не предусматривал никакой особой культурной автономии для населения этих земель, даже там, где поляки представляли явное меньшинство.
Федералистский подход, с другой стороны, поддерживался генералом Пилсудским, рассуждавшим о праве самоопределения белорусов и элементах политического суверенитета. Польская нация, как некий цивилизационно-культурный гегемон, «старшая сестра» соседних народов, брала на себя обязательства по обеспечению для них права свободного выбора.
В 70-е годы двадцатого столетия эта мысль, с одной стороны, ассоциируемая с так называемой «Ягеллонской идеей», а с другой – с Юзефом Пилсудским получает новое развитие у Juliusz Mieroszewski. Его геополитическая концепция (доктрина Гедройца-Мерошевского ) получила свое изложение в статье “Rosyjski ‘kompleks Polski’ i obszar ULB”, ставшей классикой польской геополитики. Признавая факт самого существования польского империализма, статья содержала следующие фундаментальные положения:
– убеждение, что Польша вынуждена будет отказаться от претензий на территорию ВКЛ и признать ее суверенитет (Украина, Литва и Беларусь – это «естественные партнеры», а не вассалы Польши);
– убеждение, что если Польша поддержит независимость этих государств, повод для геополитического конфликта с Россией исчезнет сам собою, так что этот внешнеполитический шаг для Польши – первое условие хороших российско-польских отношений в будущем;
– наконец, убеждение, что это принесет пользу и самой России.
© Национальная академия наук Беларуси, 2011
|
|
